капюшона вокруг застывшего, бледного лица. Лицо он собирался закрыть навсегда перед тем, как засыпать могилу, но не раньше.
— Ыш? — спросил он. — Ты будешь прощаешься?
Ыш посмотрел на стрелка, и поначалу Роланд засомневался, а понял ли его ушастик путаник. Но потом вытянул шею и в последний раз лизнул щеку мальчика языком.
— Ай, Эйк, — сказал он, то есть «Прощай, Джейк». Стрелок поднял тело мальчика (каким же он был легким, этот мальчик, который прыгал с сарая в сено с Бенни Слайтманом и плечом к плечу с отцом Каллагэном противостоял вампирам, каким удивительно легким; видать, вес его ушел вместе с жизнью) и опустил в могилу. Крошка земли упала на щеку, и Роланд убрал ее. Покончив с этим, снова закрыл глаза и задумался. Потом, наконец то, запинаясь, начал. Он знал, что любой перевод на язык здешних мест будет корявым, но сделал все, что мог. И если душа Джейка находилась рядом, она бы поняла все слова.
— Время летит, погребальные колокола звенят, жизнь уходит, поэтому услышь мою молитву.
— Рождение — ничто иное, как начало смерти, поэтому услышь мою молитву.
— Смерть безмолвна, поэтому услышь мою речь.
Слова уплывали в зелено золотое марево. Роланд их отпустил, потом продолжил. Уже более уверенно.
— Это Джейк, который служил ка и своему тету. Скажи, правильно.
— Пусть прощающий взгляд С'маны исцелит его сердце. Скажи, спасибо.
— Пусть руки Гана поднимут его из черноты этой земли. Скажи, спасибо.
— Окружи его, Ган, светом.
— Наполни его, Хлоя, силой.
— Если его мучает жажда, дай ему воды на пустоши.
— Если он голоден, дай ему еды на пустоши.
— Пусть его жизнь на этой земле и боль, через которую он прошел, станут, как сон, для его просыпающейся души, пусть его глаза увидят только то, что им приятно; пусть он найдет друзей, которых считал потерянными, и пусть каждый, кого он позовет, отзовется.
— Это Джейк, который жил достойно, любил тех, кто любил его, и умер, когда того захотела ка.
— Каждый человек должен умереть. Это Джейк. Дай ему покой».
Какое время он еще постоял на коленях, сцепив руки, думая о том, что до этого момента не понимал ни истинной силы печали, ни боли переживаний.
«Я не смогу дать ему уйти».
Но вновь в действие вступил жестокий парадокс: если не даст, жертва будет принесена зазря.
Роланд открыл глаза.
— Прощай, Джейк. Я люблю тебя, дорогой.
Потом укутал лицо мальчика синим капюшоном, чтобы защитить от дождя земли, которому предстояло пролиться на тело.
11 Засыпав могилу и обложив ее камнями, Роланд вернулся к дороге и изучил историю, которую