Флоринда Доннер

Сон ведьмы (Часть 1)

светом солнца, я сначала с трудом различала силуэт

мужчины, читавшего за деревянным столом в небольшом патио. Он посмотрел на

нас с такой отрешенностью, что мне захотелось убежать. Мужчина неуверенно

встал и молча обнял донью Мерседес, Леона Чирино и Канделярию. Он был

высок и костляв; его седые волосы были подрезаны так коротко, что через

них проступала темнота его черепа.

Я почувствовала странную боль, увидев его руки, и поняла, почему его

прозвали мочо, искалеченным. У него на каждом пальце не хватало по одной

фаланге.

- Фредерико Мюллер находится в моем доме. - тихо сказала донья

Мерседес. - Музия привела его к моей двери.

Лукас Нунец медленно повернулся ко мне. В узком лице мужчины, в его

блестящих глазах была такая сила, что я съежилась.

- Она с ним связана? - строго спросил он, отводя от меня свой жгучий

взгляд.

- Музия никогда в жизни не видела Фредерико Мюллера, - заметила донья

Мерседес. - но она привела его к моей двери.

Лукас Нунец прислонился к стене. - если он в твоем доме, значит я

должен убить его, - произнес он сильным шепотом.

Донья Мерседес и Леон Чирино подхватили его под руки и повели в одну

из комнат.

- Кто он, этот Фредерико Мюллер? - спросила я Канделярию. - и что он

сделал?

- Ну, Музия, - сказала она нетерпеливо. - я всю дорогу рассказывала

тебе о тех ужасных вещах, которые натворил Фредерико Мюллер. - она

взглянула на меня в полном недоумении и недоверчиво покачала головой.

Несмотря на мои настойчивые просьбы повторить рассказ, она больше ничего

не сказала.

Когда мы вернулись домой, вместо того, чтобы отдохнуть в гамаке,

Мерседес Перальта попросила меня и Канделярию зайти к ней в рабочую

комнату. Она зажгла на алтаре семь свечей и, встав за складками голубой

мантии девы, вытащила револьвер.

Я в ужасе очарованно смотрела на то, как она ласкает оружие. Донья

Мерседес улыбнулась мне и вложила револьвер в мои руки. - он не заряжен, -

сказала она. - я разрядила его в день твоего приезда. Я знала, что больше

не нуждаюсь в нем, хотя и не предполагала, что ты вернешь мне его назад. -

она подошла к своему стулу и села, глубоко вздохнув. - этот револьвер

хранился у меня почти тридцать лет, - продолжала она. - я хотела убить из

него Фредерико Мюллера.

- И ты должна сделать это сейчас! - прошипела Канделярия сквозь

стиснутые зубы.

- Я знаю, что делать, - продолжала донья Мерседес, игнорируя ее

замечание. - я буду заботиться о Фредерико Мюллере до тех пор, пока он

жив.

- Великий боже! - вскричала Канделярия. - ты сошла с ума?

Детский взгляд невинной надежды волной нежности заблестел в глазах

доньи Мерседес. Она внимательно оглядела нас и подняла руку, призывая к

молчанию. - ты привела Фредерико Мюллера к моей двери, - сказала она мне.

- и сейчас я знаю, что здесь нечего прощать. Нечего понимать. Он вернулся

для того, чтобы я осознала это. Вот почему я никогда не буду вспоминать о

том, что он сделал. Он умрет, но не сейчас.

В доме было несколько пустых комнат, но Фредерико Мюллер спал в узком

алькове за кухней. Туда едва входила раскладушка и ночной столик.

Он категорически отклонил мое предложение съездить с ним в Каракас,

чтобы привезти его вещи. Он сказал, что в настоящее время для него нет

ничего ценного. И все же он был очень признателен, когда по подсказке

доньи Мерседес я купила ему несколько рубашек, пару брюк и туалетные

принадлежности.

Так Фредерико Мюллер стал одним из домочадцев. Донья Мерседес

баловала его. Она потакала ему во всем. Каждое утро и каждый раз после

обеда она лечила его в рабочей комнате. Каждую ночь она давала ему

валериановое зелье, смешанное с ромом.

Фредерико Мюллер никогда не покидал дома. Он проводил все время либо

в гамаке во дворе, либо в разговорах с доньей Мерседес. Канделярия

игнорировала его существование; он поступал так же с ней и со мной.

Однажды Фредерико Мюллер заговорил со мной по-немецки, сначала

неуверенно, с трудом подбирая слова. Но вскоре он приобрел полную полную

уверенность в языке и больше никогда не говорил со мной по-испански. Это

его изменило до неузнаваемости. Словно все его проблемы, какими бы они ни

были, заключались в звучании испанских слов.

Канделярия была сначала слегка удивлена, услышав иностранную речь.