же придется рискнуть: Торет в последнее время ведет себя так непредсказуемо, что неизвестно, когда Чейну еще подвернется такой подходящий случай.
Час был поздний, а улица Лачужная вполне оправдывала свое неприглядное название. Из сточных желобов несло омерзительной вонью разложения, ветхие хибары беспорядочно теснились с двух сторон, чудом не рассыпаясь при малейшем дуновении ветра. Закричал голодный ребенок, и тут же мужской голос разразился грязными ругательствами. Ему ответил женский голос, но очень скоро сменился безнадежным визгливым плачем.
Чейн прибавил шагу.
Винн рассказывала ему как то про эльфа, который живет в отверженной нищете Лачужной улицы. Удивительное дело – у себя на родине Винн много общалась с эльфами и бегло говорила на их языке. Узнав каким то образом, что в Беле живет эльф, она воспылала желанием познакомиться ближе с эльфами этого континента. Визит, увы, оказался на редкость неудачен: ее встретили с затаенной враждебностью и даже не пустили на порог.
Чейн и понятия не имел, что эльфы могут жить еще где либо, кроме как на севере, далеко за Провинциями, по ту сторону Веньеци Роспатье – Коронного Хребта. От друзей отца он слыхал, что эльфы склонны к затворническому образу жизни – верней будет даже сказать, одержимы затворничеством. Что ж, сейчас у него возник вопрос, прямо касающийся эльфов, по крайней мере одного полуэльфа. Не пустят его на порог – и ладно, главное – получить ответ.
Чейн никогда ничего не забывал, а Винн тогда любезно рассказала ему, где следует искать этого эльфа. Миновав шесть переулков, он наконец отыскал нужный дом. Лачуга была несомненно старая, хотя на стенах и крыше кое где красовались свежие заплаты. В целом дом выглядел совершено заброшенным.
Чейн, помнится, спросил у Винн, с какой стати эльф поселился в таком убожестве. Она надолго задумалась, прежде чем ответить: «Не могу сказать точно, но у меня осталось странное ощущение, что он то ли чего то ждет, то ли за чем то следит. Чего и за чем – не знаю».
Чейн ощутил удивительное спокойствие, припомнив овальное смуглое лицо Винн. Уже много ночей прошло, с тех пор как они, обсуждая старинный манускрипт, сидели бок о бок в зале миссии. Чейн мельком глянул на свое забинтованное запястье, вспомнил, как жадно впивался в его рассеченную плоть рот Сапфиры. Если б на ее месте была Винн… Одна мысль о том, что он жертвовал своей кровью, спасая Сапфиру, вызывала у него ярость и отвращение.
Подойдя к дубовой двери, он громко постучал и полностью открыл все свои