Гюстав Лебон

Психология народов и масс (Часть 1)

индусам, систему каст. На Декане, среди дравидийских народностей, ислам

стал до того неузнаваем, что нельзя его более отличать от браманизма; он бы от

него вовсе не отличался, если бы не имя Магомета и не мечеть, где поклоняются

обоготворенному пророку.

Вовсе не нужно идти в Индию, чтобы видеть глубокие изменения, каким подвергался

ислам, переходя от одной расы к другой. Достаточно посмотреть на Алжир. Он

заключает в себе две совершенно различные расы: арабов и берберов, одинаково

мусульман. Но от ислама первых до исламизма последних очень далеко; полигамия

Корана превратилась в моногамию у берберов, религия которых есть только

соединение ислама со старым язычеством, царившим между ними в течение многих

веков, когда еще господствовал Карфаген.

И религии Европы не ускользнули от общего закона - видоизменяться сообразно с

душой принимающих их рас. Как и в Индии, буква догматов, установленных текстами,

осталась неизменной; но это только простые формулы, смысл которых каждый

истолковывает по-своему. Под общим названием христиан мы находим в Европе

настоящих язычников, например, нижнебретонца, молящегося идолам; фетишистов,

например, испанца, обожающего амулеты; политеистов, например, итальянца,

почитающего за различные божества Мадонн каждого селения. Ведя исследование

дальше, можно было бы легко показать, что великий религиозный раскол реформации

был необходимым следствием истолкования одной и той же религиозной книги

различными расами: северные расы сами желают исследовать свою веру и

регулировать свою жизнь; южные же народы остались далеко позади с точки зрения

независимости и философского развития. Ни один пример не может быть более

убедительным.

Но это факты, развитие которых нас завлекло бы очень далеко. Нам придется еще

меньше места посвятить двум остальным основным элементам цивилизации,

учреждениям и языку, потому что нужно было бы вдаться в технические подробности,

которые слишком выходили бы из границ этого труда. То, что верно для верований,

одинаково верно и для учреждений; эти последние не могут передаваться от одного

народа к другому, не подвергаясь изменениям. Не желая утомлять читателя массой

примеров, я прошу его просто обратить внимание на то, до какой степени в

новейшие времена изменяются у разных рас одни и те же учреждения, навязанные

силой или убеждением, несмотря на то, что сохраняют одинаковые названия. Я это

показал в предыдущей главе на примере различных стран Америки.

Учреждения в действительности составляют только следствие необходимостей, на

которые воля одного поколения не может оказать никакого действия. Для каждой

расы и для каждого фазиса развития этой расы существуют условия существования,

чувств, мыслей, мнений, наследственных влияний, предполагающих одни учреждения и

исключающих другие. Правительственные ярлыки очень мало значат. Никогда не было

дано какому-нибудь народу выбирать учреждения, которые казались ему лучшими.

Если очень редкий случай позволяет ему их выбирать, то он не умеет их сохранять.

Многочисленные революции, беспрерывные изменения конституций, которым французы

предаются уже в продолжение века, составляют опыт, который должен был бы уже

давно выработать у государственных людей определенный взгляд на этот счет. Я,

впрочем, думаю, что только в голове темных масс и в узкой мысли некоторых

фанатиков способна еще держаться та идея, что важные общественные перемены могут

совершаться путем декретов. Единственная полезная роль учреждений заключается в

том, чтобы дать законную санкцию изменениям, которые уже приняты нравами и

общественным мнением. Они следуют за этими переменами, но не предшествуют им. Не

учреждениями изменяются характер и мысль людей. Не ими можно сделать народ

религиозным или скептиком, научить его руководить самим собою вместо того, чтобы

беспрестанно требовать от государства обуздывающих его мер.

Я не буду долго останавливаться на языках, только напомню, что даже тогда, когда

язык уже установился благодаря письменности, он необходимо изменяется, переходя

от одного народа к другому, и это именно делает столь нелепой идею о всемирном

языке. Менее чем в два столетия после завоевания галлы, несмотря на свое

неизмеримое численное превосходство, приняли латинский язык; но этот язык народ

скоро переделал сообразно своим потребностям и особенной логике своего ума. Из

этих видоизменений получился в конце концов современный французский язык.