говорить на одном и том же языке.
Случайности завоеваний, коммерческих интересов могут, без сомнения, заставить
какой-нибудь народ принять чужой язык вместо своего родного, но в течение
немногих поколений заимствованный язык совершенно преобразуется. Преобразование
будет тем глубже, чем раса, у которой язык был заимствован, сильнее отличается
от той, которая его заимствовала.
Всегда можно встретить несходные языки в странах, где существуют различные расы.
Индия представляет этому блестящий пример. Большой полуостров населен очень
многими и очень различными расами; ученые насчитывают там 240 языков, некоторые
из них отличаются друг от друга гораздо больше, чем греческий от французского.
Двести сорок языков, не говоря уже о почти трехстах диалектах! Между этими
языками самый распространенный - еще совершенно новый, так как он существует не
дольше трех столетий; это индостанский, образовавшийся из соединения персидского
и арабского, на которых говорили завоеватели-мусульмане, с индусским, одним из
наиболее распространенных в завоеванных странах языков. Победители и побежденные
вскоре забыли свой первобытный язык, чтобы говорить на новом языке,
приспособленном к потребностям новой расы, образовавшейся путем скрещивания
различных совместно живущих народов.
Я не могу дольше останавливаться на этом вопросе и вынужден ограничиться
указанием основных идей. Если бы я мог входить в необходимые подробности, то
пошел бы дальше и показал бы, что когда народы различны, то слова, которые мы
считаем у них однозначащими, в действительности представляют до такой степени
друг от друга далекие способы мышления и чувствования, что вполне верный перевод
с одного языка на другой невозможен. Это легко понять, видя, как на протяжении
нескольких веков в одной и той же стране, у одной и той же расы одно и то же
слово соответствует совершенно несходным понятиям.
Старинные слова представляют понятия людей прежнего времени. Слова, бывшие в
начале знаками действительных вещей, вскоре утратили свой смысл вследствие
изменений в идеях, нравах и обычаях. Продолжают рассуждать с помощью этих
привычных знаков, изменить которые было бы слишком трудно, но нет уже никакого
соответствия между тем, что они представляли в данный момент, и тем, что
обозначают в настоящее время. Когда речь идет о народах, очень удаленных от нас,
принадлежащих к цивилизациям, не имеющим никакого сходства с нашими, то переводы
могут дать только слова, совершенно лишенные своего настоящего первоначального
смысла, т.е. вызывающие в нашем уме идеи, не находящиеся ни в какой связи с
теми, какие они некогда вызывали. Это явление особенно поразительно для древних
языков Индии. У этого народа (индусов) с колеблющимися идеями, логика которого
не имеет никакого родства с нашей, слова никогда не имели того точного и
определенного смысла, какой им в конце концов дали в Европе века и склад нашего
ума. Есть книги, например. Веды, перевод которых не возможен*. Проникать в
мысль индивидуумов, с которыми мы живем, но от которых нас отделяют некоторые
различия в возрасте, в половом отношении, в воспитании, уже очень трудно;
проникать же в мысль рас, над которыми тяготеет пыль веков, - труд, который
никогда не удастся выполнить ни одному ученому. Все доступное нам знание служит
только для того, чтобы показать полную бесполезность подобных попыток.
* Говоря о многочисленных попытках перевода Вед, выдающийся санскритолог Барт
прибавляет: Один только результат открывается из этих столь различных и иногда
столь противоречивых изучений - наше бессилие перевести эти документы с
сохранением настоящего их значения .
Как бы ни были кратки и мало развиты предыдущие примеры, они вполне достаточны
для того, чтобы показать, каким глубоким изменениям подвергаются элементы
цивилизации у народов, их заимствующих. Заимствование кажется часто
значительным, потому что по названию оно бывает иногда очень рельефно; но
усвоение его является всегда в действительности очень ничтожным. С веками,
благодаря медленной работе поколений и вследствие постепенных прибавлений,
заимствованный элемент сильно отличается от своего первоначального прототипа. С
этими постепенными изменениями история, интересующаяся главным образом
внешностью, вовсе не считается, и когда она нам говорит, например, что
какой-нибудь народ принял новую религию, то мы сейчас же представляем себе не те
верования, какие в действительности были им приняты, но именно ту