всегда зачаточные формы.
У французского теоретика слово социализм вызывает представление о каком-то
рае, где люди равные, справедливые, добрые, и все, ставшие работниками, будут
наслаждаться под покровительством государства идеальным счастьем. Для немецкого
рабочего вызванный образ представляется в виде накуренного трактира, где
правительство предлагает даром каждому приходящему громадные пирамиды сосисок с
кислой капустой и бесконечное число кружек пива. Понятно, что ни один из таких
мечтателей о кислой капусте и равенстве не потрудился узнать действительную
сумму вещей, подлежащих разделу, или число участников в дележе. Особенность этой
идеи заключается в том, что она внушается в безусловной форме, против которой
бессильны всякие возражения.
Когда идея постепенно преобразовалась в чувство и сделалась догматом, торжество
ее обеспечено на долгий период и всякие попытки поколебать ее были бы напрасны.
Несомненно, что и новая идея подвергнется в конце концов участи идеи, которую ей
удалось заместить. Эта идея состарится и придет в упадок; но прежде, чем стать
совершенно негодной, ей придется испытать целый ряд регрессивных изменений и
странных искажений, для осуществления которых потребуется много поколений.
Прежде чем окончательно умереть, она будет долгое время составлять часть старых
наследственных идей, которые называют предрассудками, но которые мы, однако,
уважаем. Старая идея даже тогда, когда она не более, как слово, звук, мираж,
обладает магической властью, способной еще подчинять нас своему влиянию.
Так держится это старое наследие отживших идей, мнений, условностей, которые мы
благоговейно принимаем, хотя они не выдержали бы малейшего прикосновения
критики, если бы нам вздумалось исследовать их. Но много ли людей, способных
разобраться в своих собственных мнениях, и много ли найдется таких мнений,
которые могли бы устоять даже после самого поверхностного исследования?
Лучше не браться за это страшное исследование. К счастью, мы мало к тому и
склонны. Критический дух составляет высшее, очень редкое качество, между тем как
подражательный ум представляет собой весьма распространенную способность:
громадное большинство людей принимает без Критики все установившиеся идеи, какие
ему доставляет общественное мнение и передает воспитание.
Таким-то образом через наследственность, воспитание, среду, подражание и
общественное мнение люди каждого века и каждой расы получают известную сумму
средних понятий, которые делают их похожими друг на друга, и притом до такой
степени, что когда они уже лежат под тяжестью веков, то по их художественным,
философским и литературным произведениям мы узнаем эпоху, в которую они жили.
Конечно, нельзя сказать, чтобы они составляли точные копии друг с друга; но то,
что было у них общего - одинаковые способы чувствования и мышления - необходимо
приводило к очень родственным произведениям.
Нужно радоваться тому, что дело обстоит так, а не иначе; ибо как раз эта сеть
общих традиций, идей, чувств, верований, способов мышления составляет душу
народа. Мы видели, что эта душа тем устойчивее, чем крепче указанная сеть. В
действительности она и только она одна сохраняет нации, не имея возможности
разорваться без того, чтобы не распались тотчас же эти нации. Она составляет
разом и их настоящую силу, и их настоящего властелина. Иногда представляют себе
азиатских монархов в виде деспотов, которые ничем не руководствуются, кроме
своих фантазий. Напротив, эти фантазии заключены в чрезвычайно тесные пределы. В
особенности на Востоке сеть традиций очень крепка. Религиозные традиции, столь
поколебленные у нас, там сохранили свою силу, и самый своенравный деспот никогда
не оскорбит традиций и общественного мнения - этих двух властелинов, которые,
как он знает, значительно сильнее его самого.
Современный цивилизованный человек живет в одну из тех критических эпох истории,
когда вследствие того, что старые идеи, от которых происходит его цивилизация,
потеряли свою власть, а новые еще не образовались, критика терпима. Ему нужно
перенестись мысленно в эпохи древних цивилизаций или только на два или три века
назад, чтобы понять, чем было тогда иго обычая и общественного мнения, и чтобы
знать, сколько нравственного мужества надо было иметь новатору, чтобы напасть на
эти две силы. Греки, которые, по мнению невежественных краснобаев, наслаждались
такой свободой, в действительности были подчинены игу общественного мнения и
обычая.