Какая между ними может быть щель? Но если
есть щель - значит тело может распасться на две части? Теоретически
это так, а практически? Почему я раньше жил, не задумываясь над этим и
без этих проблем? Откуда взялась эта щель? Я не боялся особо боли, не
боялся разломиться на обе части. Я боялся щели. Я ведь должен был о
ней как-то думать. То есть о себе, состоящем из двух частей. А как это
возможно, если я все жизнь представлял себя одним целым? И как мне
сейчас нужно было относиться в динамике жизни к этому положению вещей?
Как я должен представлять взаимоотношение этих двух частей? Я разры-
вался от боли и ужаса. Неразрешимость этой проблемы умом родило у меня
догадку, что от нее надо просто отталкиваться и не думать о ней. Стало
легче.
Павитрин не собирался отвязываться. Я решил попробовать криком
заглушать его присутствие и утверждать себя. Мой крик 'киай' был со-
вершенным, несмотря на то, что с конца августа я чувствовал постоянное
унижение. Мне самому даже становилось себя страшно. Но Павитрин был
смелее. Где-то далеко, кажется на повороте дороги к селу Новотроицкое
- в 10 километрах впереди возник его образ. И тут возникла мысль: 'до-
бежишь до Павитрина - сможешь с ним справиться'. Расстояние меня пора-
зило и какое-то чувство подсказывало, что никаких гарантий выполнения
этого обещания нет. Уже далеко сзади остался поворот дороги на Моховую
Падь. Несмотря на холодный ветер, мне было тепло. Не только от бега.
Движение начало слоями снимать с меня нечто, похожее на прозрачное
покрывало. Слои широко расходились один относительно другого, образуя
вокруг меня словно воздушную подушку. Я был в гармонии с внешним миром
- не мерз, и не потел. Но с внутренним ... На тринадцатом километре с
Павитриным я вошел в компромисс, а грузовая машина, идущая вгород,
взяла меня с собой.
Это было начало активной стадии психоза. Приближалась сессия.
Уверенность в том, что я знаю все, расслабляла меня в подготовке к
ней. Неуверенность в себе из-за своих состояний оттягивала начало сда-
чи мной зачетов. Конфликт с молодой преподавательницей, требовавшей от
меня рассчитать и заполнить таблицу, смысла в которой я не видел,
опять подвел меня к желанию бросить институт. Я не видел смысла начи-
нать делать и не хотел делать из-за, по-моему, абсурдности пользования
ею в жизни, так и потому, что само абстрактное мышление отнимало у ме-
ня уйму сил. Для заполнения же таблицы требовалось в голове одномо-
ментно держать несколько цифр и фактов. И если сделать это я еще мог,
то если я пытался начать ими манипулировать, я начинал ощущать свинцо-
вость своей головы до этого, бывшей мгновение назад легкой. Решив было
подчиниться, я пошел в читальный зал. Но едва я начал писать, как моя
психика как бы разомкнувшись, впустила внутрь часть психической инъек-
ции этой преподавательницы, оставленной на моем поле в виде ультима-
тивного тона: если в ходе конфликта я пытался только доказать ей свои
убеждения, то она настраивалась сразу против меня. Пока я не выполнял
ее требований, эта ее энергия находилась на периферии моего поля голо-
вы и не тревожила меня. Едва я начинал подчиняться, поле головы размы-
калось и от порции этой энергии я начинал чувствовать себя шестеркой
от своей покорности с понятной вспышкой обратнопротивоположных чувств.
Послебольничный период.
После больницы я сутками лежал, почти не вставая. Болело все те-
ло. Смыслом жизни стало перевернуться так, чтобы боль стала тише. Ре-
комендации врачей о приеме нейролептиков были оставлены в силе. Первую
неделю я их пил исправно. Их прием нес мне какое-то облегчение через
надежду. После недели лежки я стал вставать. Стопроцентное содержание
меня матушкой и сестрой было для меня тоже двигателем к этому. Понем-
ногу я начал делать возможное. Через полторы недели первый раз поехал
на огород.
Когда я начал понимать, что повышенная деятельность всех моих
слизистых зависит от нейролептиков, что и приносило мне основные стра-
дания, так как из-за этого и своей заторможенности я не мог чувство-
вать себя нормальным, я взял курс на прекращение их приема. Тем более
что мой лечащий врач показал свою полную прострацию по поводу их эф-
фективности для меня: 'Лет 5 попьешь, а там видно будет'. 'Я за полто-
ра месяца с ума от них начал сходить, а ты хочешь, чтобы я 5 лет собой
экспериментировал?'- сказал я матушке. Прекращение их приема было по-
добным