Чтобы не вспомнить себя, мне нужно было от-
талкиваться от любых мыслей о прошлом земном, чтобы они не родили во
мне прежних чувств и привязанностей с ними. И едва я в темноте Вселен-
ной касался чего-либо, как немедленно отталкивался от него, прежде чем
мог распознать на что я натолкнулся. Иногда это было моим телом, моими
глазами. Я касался своих век, и они начинали вздрагивать от моего к
ним касания изнутри. Я отталкивался от них, стараясь у себя вызвать к
ним отчуждение и их забывание. Я пытался забыть и Землю, и свое тело.
Я слышал лишь один голос Павитрина и разговаривал только с ним. Этот
космический полет был романтикой, в которой я забылся. Проснулся я
тогда утром в несколько светлом настроении и первое, что меня 'обрадо-
вало' - это свежий голос моего космического брата.
Опыт иррационального 'прыжка' у меня был, а это значило, что я
прошел духовную инициацию. Это меня успокоило существенно. Какая раз-
ница в том, что я побывал в психиатрической больнице, если путь в нее,
как и пребывание в ней, позволило мне получить опыт, о котором боль-
шинство людей может только мечтать, чтобы стать действительно собой.
Успокоившись, я стал и находить в себе то, что создавало моей душе
преимущества по отношению к другим людям.
Возникали следующие вопросы:
Если дунуть - изо рта дыхание вылетает минимум на метр. Откуда
оно берется, когда голова толщиной см 20? Куда уходят говоримые тобой
слова? Что такое память? Если все происходит в настоящем, значит па-
мять сказанного должна оставаться вечной. Но ведь последующее я гово-
рю, забывая произнесенное, т.е. чистым сознанием. Попытка заострить на
этом свое внимание вызвала эффект сороконожки, т.е. конфликт с созна-
тельным возвращением сознания в прежний привычный режим работы.
Я чувствовал с обратной стороны носа в голове оборванность ка-
ких-то горизонтальных трубчатых структур, которые, может быть, чуть выс-
тупали за носовой хрящ в поле действия глаз. Я чувствовал, в этих
структурах присутствие индивидуалиностей Светы, Вадима, Славы, в той же
последовательности, в какой чаще всего проявлялись их голоса во время
психоза, и эти структуры часто определяли мои эмоциональные реакции,
когда мне надо было их проявить. Я делал это так, как это сделали бы
они, или как собой я воспроизводил их действия во время психоза, когда
хотел понять, что они сейчас делают по отношению ко мне или чем зани-
маются сами.
Эта оборванность этих структур и моя выписка создавала у меня
картину отношения ко мне со стороны врачей, хотя я видел степень их
понимания моей души и понимал, что нельзя судить того, кто не знает.
Что они и так сделали все, что могли. Что расскажи я о том, что я сей-
час переживаю, я просто поставлю их в смущении в тупик. Не по поводу
их отношения к себе, потому что для себя они найдут ответ, а для пол-
ноценной и законченной помощи мне.
Это мое подражание некоторым эмоциям Славы, Светы или Вадима, кото-
рые у меня вызывали симпатию, было мне приятно. Оно вызывало оживление
некоторых после нейролептиков бездействующих тканей внутри головы, хо-
тя параллельно с приятным, я чувствовал, некоторую ненормальность де-
лаемого мной, также как и то что есть опасность возвращения в недавнее
прошлое. Но здесь уже я чувствовал то лезвие бритвы что, где, когда и
как можно проявлять на людях и по отношению к себе.
Сзади меня, за правым полушарием, возвышалась ступенькой или сте-
ной нечто монолитное и темное, что воспринималось мной как прошлое.
Эта ступенька и разделяла теперь мою жизнь в моем восприятии на ужас-
ное недавнее прошлое, вернуться в которое было страшно даже в мыслях.
А во все светлое, что было раньше, просто невозможно. Боясь повернуть-
ся назад, оставалось глядеть вперед как в мыслях, так и физически. Бу-
дущее с каким-то подернутым серостью просветом выхватывалось одним
движением откуда-то слева.
Вскоре после выхода из больницы я получил письмо от Ильи.Мое пос-
леднее письмо, написанное отцу перед больницей, Илюша отнес в секцию
йоги, куда он ходил и показал его своему наставнику. 'У него засорена
горловая чакра', - сказал ему учитель.
Но жить с тем ужасным самоощущением себя было невыносимо. Об этом
твердил каждый твой жест. Все выглядело коряво, придурковато, убого и
у меня не было никакого права доказывать людям обратное. Действительно
ведь я побывал в психбольнице и самое главное продолжал не знать,