Мудреца, зелено голубые, блестели бурным весельем, слишком неистовым и исступленным для человека в здравом уме; иссиня черные волосы топорщились во все стороны, точно вороньи перья. Губы его, сочно красного цвета, слегка приоткрылись, обнажая зубы каннибала.
— Зови меня Фаннин, — сказал, улыбаясь, призрак. —
— Ричард Фаннин. Правда, и это тоже не совсем точно, но для рабочего, как говорится, названия сойдет. — Он протянул руку, на ладони которой не было линий. — Что скажешь, приятель? Пожми руку, которая потрясла мир.
Жалкое существо, которое было когда то Эндрю, Эндрю Шустрым, и которого в берлогах седых знали потом как Тик Така, завизжало дурниной и опять попыталось отползти подальше. Кусок кожи, оторванный мелкокалиберной пулей, которая только чиркнула по черепу, но не пробила его, затрепыхался, раскачиваясь туда сюда; длинные пряди светлых, с проседью волос продолжали щекотать его щеку. Но Шустрый уже ничего не чувствовал. Он забыл даже о боли в черепе и жжении в пустой глазнице, где когда то был левый глаз. Все сознание его сконцентрировалось на одной мысли: Нужно держаться подальше от этого зверя, который кажется человеком.
Но когда незнакомец схватил его правую руку и крепко ее пожал, мысль улетучилась, точно сон при пробуждении. Крик, рвущийся из груди, слетел с губ нежным вздохом влюбленного. Шустрый тупо уставился на смеющегося незнакомца. Свисающий со лба лоскут кожи тихонько покачивался туда сюда.
— Тебе не мешает? Наверное, да. Но ничего! — Фаннин схватил лоскут кожи и резким движением его оторвал, обнажив на лбу Шусторого белый, в кровавых пятнах участок черепа. Звук был похож на треск раздираемой плотной ткани. Шустрый пронзительно вскрикнул. — Да ладно тебе, перестань. Боль— то всего на секунду, сейчас станет легче. — Он опустился на корточки перед Тик Таком и говорил теперь тоном заботливого родителя, утешающего ребенка, занозившего пальчик. — Уже легче, правда?
— Д д да, — выдавил Шустрый. Ему действительно стало легче. Боль уже утихала. И когда Фаннин опять потянулся к нему и легонько провел ладонью по левой его щеке, движение Эндрю, который подался назад, было чисто рефлекторным. Он тут же взял себя в руки. Как только ладонь таинственного человека — чистая, без единой линии — прикоснулась к его лицу, он почувствовал, как к нему возвращаются силы. Шустрый поднял глаза и с немой благодарностью взглянул на Фаннина. Губы его дрожали.
— Тебе уже лучше, Эндрю? Да? Тебе лучше?
— Да! Да!
— Если хочешь поблагодарить меня… а ты хочешь,