на нее сердиться. может быть, он придет даже в ярость. Однако, Роланд и сам когда то испытывал то, что она переживала сейчас; он не забыл, что стрелки новички обычно капризны и горячи, постоянно на нервах и способны огрызнуться в самый неподходящий момент… и он открыл в себе неожиданные способности. Он понял, что может учить. И более того, ему нравится учить. Иногда Роланд ловил себя на мысли о том, что он задается вопросом: а как было с Кортом — так же? Да, наверное, так же.
Теперь вороны стали хрипло кричать и из чащи леса. Роланд машинально отметил, что теперь крики их стали тревожными и больше не походили на вопли ссорящихся пернатых: похоже, их что то вспугнуло. Однако, ему сейчас было чем занять свои мысли, чтобы думать еще и о том, что могло напугать ворон, так что он просто переключился и вновь сконцентрировал все внимание на Сюзанне. Сейчас нельзя расслабляться, иначе он рисковал нарваться еще на одну, на этот раз не столь игривую колкость. И кого надо будет за это винить? Кого же, как не учителя? Разве не он учил ее огрызаться и показывать зубы? Учил их обоих? Разве в этом он весь, стрелок — вдруг взбрыкнуть, сорвать пару шагов строгого ритуала и переврать несколько стройных нот катехизиса? Разве он (или она) — не сокол в человеческом обличии, натасканный на то, чтобы клевать по команде?
— Нет, — сказал он, — это не камни.
Она приподняла бровь и снова заулыбалась. Теперь, когда она поняла, что он не станет орать на нее, как это частенько случалось, когда она капризничала или делала что то не так, замешкавшись, в ее глазах снова мелькнул этот насмешливый блеск — солнечный зайчик на стали, — который ассоциировался у Роланда с Деттой Уолкер.
— Правда? — насмешка в голосе у нее была по— прежнему добродушной, но Роланд чувствовал: если сейчас он даст ей малейшее послабление, насмешка ее станет злобной. Она уже вся напряглась, возбудилась и начала выпускать коготки.
— Да, это не камни, — также с насмешкой ответил он, опять улыбаясь, но теперь улыбка его стала суровой. — Сюзанна, ты помнишь белых мудофелов?
Ее улыбка стала стираться.
— Белых мудофелов из Оксфорд Тауна?
Улыбка ее погасла.
— Ты помнишь, что эти белые мудаки сотворили с тобой и твоими друзьями?
— Это была не я, — отозвалась она, — а другая женщина. — Но в глазах у нее застыло угрюмое выражение. Он не любил, когда она так смотрела, и в то же время ему нравился этот взгляд. Это был правильный взгляд, говоривший о том, что растопка уже разгорелась и скоро займутся большие поленья.
— Да. Это была